В этот теплый день, мягкий и влажный, как вся осень, по смешанному лесу мирным шагом ступали три лошади с тремя всадниками. Два из них чуть поодаль и один впереди, обособленный, точно специально отделившийся для своих дум. Так оно и было. Среди поредевшей листвы каштана, дуба и граба, под их задумчивыми ветвями, Сулейман султан первый желал оставаться один. Совсем один, но правила и меры осторожности не позволяли желанию исполниться в полной мере. Быть властелином мира, да и хотя бы просто отдельной страны, слишком обязывающая участь.

В сером небе, затянутым тучами, кружил одинокий орел. «Картал, каракус, как я бы хотел быть тобою и подняться над  этой суетой, отрешиться от мира, забыть...» - мысленно обратился к свободной птице Сулейман, поглядывая на ее распахнутые крылья. Он правил своего коня как хотел, куда хотел, бесцельно, совершенно не наблюдая за дорогой, и в этой свободе уподоблялся пернатому собрату в небе. Только хотелось большего. Пусть твой конь ступает свободным путем, пусть в любую минуту слуги готовы исполнить пожелание, это все равно не давало той полноты счастья, когда с годами все больше друзей принимали личину врагов, среди жен так и не наступало примирение, дети подрастали, и оборачивались непокорными претендентами на престол.

Опять тяжелые мысли навалились на плечи султана. Он отмахнулся, и желая хотя бы на этот час прогнать смуту, пустил коня быстрым аллюром. Деревья по сторонам ускорили свой бег, сменяя друг друга, мельтеша, а затем и вовсе смазались в единой массе стволов и ветвей. Опавшая листва под копытами шуршала и поднималась с земли.

-Эгей! - прикрикнул Сулейман, ощущая свободу ветра, полета, убегая от всего, что оставалось позади за плечами, в том числе и от своей охраны.  Но верные янычары не желали отставать.

Притормозил он у мелкой речушки, где вода журчала по голым камням и порядком остыла, обжигая руки морозом. Задумался, но на этот раз о прекрасном, как думает поэт, сочиняя четверостишие о красоте природы и устройстве мира.

Я выбрал для себя отшельнический путь,
Единственный удел земного размышленья.
Гони печаль и боль! Весь мир забот забудь,
Коль хочешь ты достичь и счастья, и смиренья.

Он расстегнул верхнюю пуговицу плаща, обитого по канту каракулем, пустил прохладу ветра за пазуху. Вся верхняя одежда его дышала достатком кошелька, но не настолько, чтобы представлять собой образ султана во дворце, была лишь призвана отражать знатного охотника, способного оплатить свой костюм для верховой езды. Сегодня излишества в тканях и мехах были не к месту.

Два верных янычара остановились поодаль, стараясь не мешать, слившись с природой и шумом леса. Но их алые одежды плохо способствовали этому, а гнутые мечи в ножнах угрожающи сверкали на самом видном месте. Тот, кого они охраняли, куда лучше терялся на местности, сочетаясь с естественными цветами земли, стволов и немолодой листвы.

Отредактировано Sultan Süleyman I (18.09.2013 03:36)

Бурый конь повелителя всхрапнул и ступил копытами в студеную воду. Медленным шагом он двинулся на другой берег.  И чем дальше удалялся от стражников, тем веселее приходили думы на ум Сулейману. Он даже улыбнулся каким-то своим мыслям, совсем отвернувшись от сопровождающих. 

А вода звенела, журчала; с небосклона ушел в крутом пике орел, заприметив дичь. Вместе с ним один из янычар мрачно посмотрела на своего собрата. Определенно его приятель так же как и Повелитель решил расслабиться, вдохнуть ароматы природы... Атмаджа брезгливо поморщился. Будь его воля, сплюнул бы, да только дело требовало аккуратного вмешательства. 

Этот чернобородый вояка был не молод, повидал всякого, участвовал в 24 году в разгроме таможни, в нападении на дворец Великого Визиря Ибрагима, лично был предан казненному аге. Теперь всей душой поддерживал недовольных среди пехотинцев (коих всегда оставалось немало) разделяя слова: "Сулейман стар и глуп, ему пора на покой. Его сын Мустафа поведет дело лучше, а мы будем в большем почете". И если никто до сего дня не был способен свергнуть засидевшегося на троне падишаха, то почему бы не сделать это самому в столь подходящей момент? 

Атмаджа медленно, точно прицелившийся перед рывком зверь, вытянул из ножен кинжал, скрипнул зубами, а затем молниеносно схватил свободной рукой за загривок напарника и с легкостью перерезал тому горло. 
С ветки сорвался ворон. Назло помогая предателю, противно закаркал, заглушая хрип умирающего янычара и легкий сип встревоженной лошади - только что ее наслаждавшийся природой всадник медленно оседал в седле и был готов мешком свалиться на землю.

Убийца подстраховался: ненадолго оставил тело, спешился, а затем аккуратно стянул бедолагу без излишнего шума. Погладил пустого коня: "Тише друг, тише.. Не спугни...". Переступил через труп и бесшумно направился к Сулейману. Последний уже преодолел мелкую речушку и остановился спиной к происходящему, продолжая обретать веселое настроение, сочиняя стихи, слушая звон воды и... изредка это противное карканье ворона.

Отредактировано Sultan Süleyman I (19.09.2013 13:36)

Слова «Эй убийца!» так внезапно ворвались в поэтичный мир Сулеймана, что спровоцировали сознание не сразу понять истинное положение дел. И только тело, выученное долгими тренировками, отреагировало быстро. Султан обернулся, выхватил саблю и развернул коня. То что он увидел, путало всю ожидаемую реальность с некоторым абсурдом: верный янычар, призванный охранять, стоял лицом к какому-то бедняку с ножом и очевидно защищал своего господина, но в тоже время лесной оборванец всеми действиями не походил на умелого наемника, которому нужна была кровь правителя, именно он кричал предупредительное обращение, да и направлялся с ножом непосредственно на Атманджу — заговор?!! Если бы не бунт в 24-том году, то эта мысль пришла бы к Сулейману последней. Сейчас же с негодованием он допустил подобную.

Для янычара крик незнакомого голоса мгновенно стал смертельным приговором. Вояка знал, что на убийство такого масштаба судьба дает всего одну попытку, и если уж та сорвалась, от гибели не уйти.
Скорее от досады и злобы, нежели с истинным желанием убить лесного оборванца - обреченность накрыла солдата -, осман развернулся к Александру и кинулся на встречу. «Шайтан! Проклятье!» - стучало у него в висках, а лицо оскалилось в яростной гримасе. Перед глазами мелькали картины прошлого, как он и его единомышленники много лет ненавидели правление Сулеймана, как многие за эту ненависть положили головы. И вот теперь, сегодня он, обычный бывалый вояка из элитных подразделений Османской Империи должен был покончить со всем этим, отомстить, прославиться, пусть быть может посмертно, но ВОЙТИ в мировую Историю! Вместо того в лице ЭТОГО - не стоит озвучивать все слова, какими красил Атмаджа Александра — пришла не слава, а глупая смерть в лесу. «Смерть от руки падишаха» - так думал янычар, потому что знал об умелом владении саблей последнего (да тот еще и на коне — явное преимущество). Насколько же опытным воином или просто шальным прохожим был оборванец из леса еще не знал.

Янычар налетел на воришку, в ярости совершил несколько оборотов и полоснул того по груди саблей.Нож, с которым он до этого направлялся к Сулейману, сверкал в другой руке.

Атмаджа, залитый злобой ярости, екнул под весом молодца, ухватился двумя руками за его простецкие сапоги, выронил саблю и нож, а затем повалился вместе с ношей на землю, переходя в рукопашный бой. Ловко перекувырнувшись через голову, сбросил парня лицом о землю, водрузился сверху. Свернуть шею да забыть о недоумке — вот были желания турка. На миг даже зарделась мысль, что вдруг удастся схватиться с падишахом в дуэле?  Впрочем, тот мог и сбежать уже, или пристрелить убийцу... будь у него стрелы. Смачно отвесив два увесистых удара по нездешнему лицу... — парень оказался светловолос — неверный небось? Тем более заслуживал двойной смерти!!! На третьем ударе, кулак вояки замахнулся и на миг застыл в воздухе, так и не опустившись на злостную физиономию толи русича, толи поляка, толи... - уж больно не здешний говор в произношении у парня. Поток крови хлынул во все стороны с того места, где только что венчала тело озверевшая от неудачного покушения голова. А затем само тело рухнула мешком на Александра.

Сулейман подлетел на коне к дерущимся, замахнулся саблей, лишая жизни своего неверного слугу, не останавливаясь ворвался под покров деревьев, стараясь, на случай того, что покуситель был не один и имел невидимых сообщников, усложнить им задачу попадания в себя на расстоянии. Быстро спешился. Прислушался и заозирался. Осенний лес ответил тишиной и благостным днем. Ни звука лишнего, ни шороха, только естественный ход жизни природы. Среди видимых стволов никто не прятался и не мелькал. Это конечно не давало гарантии, что умелый  стрелок не сидит где-то рядом, но все же увеличивало шансы на дальнейшую продолжительность жизни.

Аккуратно, почти бесшумно, чтобы не нарушить звуков природы и услышать посторонние, Сулейман приблизился к Александру не опуская своей сабли.

-Кто ты? - властно спросил. - Сильно ранен?
Он бы потребовал от незнакомца подняться с земли и вместе с тем поднять руки, да от изобилия крови турка вокруг не мог понять насколько оправдан такой приказ, если юношу всерьез покалечил янычар.
Сцепив зубы от досадного происшествия, не дожидаясь когда парень станет что-то отвечать или не отвечать, в два шага оказался рядом, присел, прикасаясь рукой в перчатке к груди последнего, ощупывая, а вместе с тем озираясь по сторонам.
-Цел? Надо уйти под деревья с поляны.

Помог скинуть грузное тело янычара в сторону. Заприметив саблю и нож последнего, отбросил те подальше в сторону. Хороший металл, отличный баланс, не шарлатаны отливали в мастерских — на свою армию Сулейман денег не жалел. Да только платила армия вот такими вот покушениями.

-Идти можешь? - вновь серьезно обратился к незнакомому парню на земле, вглядываясь в его черты, пытаясь считать какое количество боли испытывает последний.

Отредактировано Sultan Süleyman I (06.11.2013 08:21)

Александр... с просторов Русского государства? Эта держава не давала покоя гордому честолюбию падишаха. Расположилась себе на огромных просторах, что не война, так всегда в ней найдутся воины не слабее нападающих. Хотелось бы такую под конец своей жизни присоединить к границам Османии. Пусть не всю, кусочек — холодно больно там, хотя бы до пределов столицы, а дальше оставить на усмотрение местных медведей.

-Сулейман, - кивнул султан, располагаясь под сводами лиственных деревьев, наблюдая каким кровавым тянулся след от места боя до их нового укрытия по золотой листве. - Присядь, осмотреть надо. А то отдашь Всевышнему душу до того, как сумею тебя отблагодарить.
Говоря это на всякий случай еще раз пробежал взглядом по окрестностям, послушал шорохи леса.

-Этот, - чуть было не сплюнул в сторону мертвеца, - сын пса, поклялся меня хранить, а вместо того сам решил помочь врагам ускорить мою смерть. Ради наживы, власти, денег. Нет иных причин у него. Не дает покоя мятежная душа! Все думается таким как он что можно сделать лучше в Империи! Что можно взять и одним только желанием расширить границы страны. Но нельзя просто так взять и захватить земли, подвластные другим народам!

Горькая досада екнула в сердце:
-Я не ждал... - признался Сулейман — не думал что сегодня и сейчас нападут, да когда-либо еще кто-то из них!!!... посмеет и решится. А ты сам чей будешь? Беглый? Не купец, и не разбойник, не богатый служащий... и не бедный слуга. Или же... - ухмыльнулся для поддержания неунывающей ноты в столь непростом общении в такое суровое время, - все же разбойник и бедный слуга?

Султан отцепил с пояса флягу, выдернул тугую пробку и подал раненому:
-Возьми. Несколько глотков, а остальное на рану, если таковая есть. - Внимательно всмотрелся в окровавленный "наряд" беглого спасителя. - Не вижу где что — все красное. Снимай одежду.
И не долго думая оторвал от подола рубахи русича ленту ткани. Она бы и стала временным бинтом, но платок из-за пазухи раненного внушал больше доверия.

-Если думаешь что я падишах, то что не обращаешься как следует? - поинтересовался не отрываясь от дел врачевания. -Или мало у нас в Стамбуле сынов пророка Давуда? Ладно, на войне все равны. Не будь на то милости Аллаха, лежать и тебе и мне одинаково в земле без титулов и почета.

Промолчал падишах о таких как предатель Атмаджа, слушая слова спасителя. Неприятно было думать, что лучшие пехотинцы армии янычары бросают слова на ветер и льют их как воду. Хотя слова русского беглеца походили на истину - не первым был бунт войск и не первым совершалось подобное покушение. Лучше бы он ошибался в истине, неверный... И от этой воскресшей из прошлого злого опыта внутренней досады, стали жесты Сулеймана резкими, тогда как к раненному стоило бы проявить больше щадящей заботы. И всеже он старательно перетягивал рану.

-В кого веруешь ты, Александр? И чем тебе не по нраву пришлась служба у богатого купца? Он что не давал кров, еду и работу?